Шанхайский синдром - Страница 23

Юй подошел к серому кирпичному дому, поднялся по лестнице и постучал в дверь квартиры на третьем этаже.

Ему сразу же открыла стройная женщина лет тридцати с небольшим – не красавица, но симпатичная. Волосы цвета воронова крыла коротко подстрижены. На ней были джинсы и белая блузка с высоко закатанными рукавами. Ноги босые. Стройная фигура; в руке большая половая тряпка.

– Товарищ Чжан Яцин?

– Да.

– Я следователь Юй Гуанмин из шанхайского полицейского управления.

– Здравствуйте, следователь Юй. Сюда, пожалуйста. Мне уже позвонил генеральный директор, предупредил о вашем приходе.

Они пожали друг другу руку.

Ладонь у нее была прохладная и мозолистая, как у Пэйцинь.

– Извините, я тут убиралась…

Комнатка была размером восемь квадратных метров. В ней умещались две кровати и белый комод с зеркалом. У стены стояли складной стол и стулья. На комоде – увеличенная фотография: Чжан с улыбающимся крупным мужчиной и смеющимся маленьким мальчиком. Фото счастливой семьи. Хозяйка предложила гостю раскладной стул.

– Выпьете чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Чего вы от меня хотите?

– Ответьте на несколько вопросов о Гуань.

– Да, конечно. – Чжан уселась на другой стул и поджала ноги, словно застеснявшись того, что она босиком.

– Давно вы работаете вместе с Гуань?

– Лет пять.

– И что вы о ней думаете?

– Разумеется, она была Всекитайской отличницей труда, а также верным членом партии.

– А можно чуточку поподробнее?

– Ну, политически активна… и грамотна… в каждом движении, предложенном партийным руководством. Серьезная, верная, преданная. Как заведующая нашей секцией она была добросовестным работником: первая приходила и часто последняя уходила. Не собираюсь утверждать, будто с товарищем Гуань было легко ладить, – но и как иначе, ведь она была таким известным человеком!

– Вы упомянули о ее политической деятельности. Возможно ли, что в ходе своей партийной работы она нажила себе врагов? Ее кто-нибудь ненавидел?

– Нет, я так не думаю. Она ведь не в ответе за смену политического курса. Никто не собирался возлагать на нее ответственность за культурную революцию. И потом, честно говоря, она никогда не переусердствовала. А насчет того, кто мог ее ненавидеть в личной жизни… Боюсь, тут я ничего не знаю.

– Хорошо, – вздохнул Юй. – Поставлю вопрос по-другому. Что вы думаете о ней как о женщине?

– Трудно сказать. Она была очень замкнута. По-моему, даже слишком.

– Что вы имеете в виду?

– Она никогда не рассказывала о своей личной жизни. Хотите верьте, хотите нет, но у нее не было постоянного мужчины – жениха, приятеля. Кстати, раз уж вы заговорили о ее личной жизни, у нее и близких друзей не было. Я этого не понимаю. Да, она прославилась на всю страну, но это ведь не означало, что она должна была всю свою жизнь посвятить политике! Такая жизнь не для женщин. Так живут, наверное, только героини какой-нибудь современной музыкальной драмы. Помните сестрицу А Цинь?

Юй кивнул и улыбнулся.

Сестрица А Цинь была широко известной героиней «образцового» спектакля пекинской оперы «Шацзябан» («Искры в камышах»), поставленного в годы культурной революции, когда считалось, что любое романтическое влечение – даже между мужем и женой – отвлекает людей от политической борьбы. У сестрицы А Цинь из оперы было то преимущество, что ей не нужно было жить с мужем.

– Наверное, она была слишком занята, – предположил Юй.

– Я не говорю, будто у нее совсем не было личной жизни. Но она как будто нарочно ее скрывала. Все мы женщины. Мы влюбляемся, выходим замуж, рожаем детей. Что тут плохого?

– Значит, вы не знаете, была ли она влюблена?

– Я готова рассказать вам все, что мне известно, но не люблю сплетничать о мертвых.

– Да. Понимаю. Спасибо большое за то, что вы мне сообщили.

Вставая, Юй еще раз оглядел комнату. На комоде он заметил множество флакончиков с духами, тюбиков с губной помадой, флаконов лака для ногтей. Некоторые были известных марок – он часто видел их в рекламе по телевизору. Такая косметика была хозяйке явно не по карману.

– Это все пробники, – пояснила Чжан, проследив за направлением его взгляда, – с работы.

– Конечно. – Юй решил: наверное, товарищ Гуань Хунъин предпочла бы держать всю косметику тактично спрятанной в ящике комода. – До свидания!

Следователь Юй не был доволен результатами сегодняшнего дня. Комиссару Чжану почти не о чем докладывать – правда, он и раньше не очень понимал, о чем можно говорить с комиссаром. Он позвонил ему из уличного телефона-автомата, но комиссара Чжана в кабинете не оказалось. Радуясь, что не придется выслушивать лекцию о политическом положении в исполнении старого комиссара, Юй пошел домой.

Дома еще никого не было. На столе он увидел записку: «Мы с Циньцинем в школе, на собрании. Разогрей себе ужин».

Взяв миску риса с полосками жареной утки, он вышел во внутренний дворик, где встретил своего отца, Старого Охотника.

– Изнасилование и предумышленное убийство, – сказал Старый Охотник, хмурясь.

Юй вспомнил, как страдал его отец в начале шестидесятых, когда ему пришлось расследовать примерно такое же преступление. Убийство на сексуальной почве, произошедшее на рисовом поле в Баошане. Труп девушки нашли очень быстро. Полиция прибыла на место преступления меньше чем через полчаса. Один свидетель мельком видел подозреваемого и довольно подробно описал его. На месте преступления обнаружили свежие следы и окурок сигареты. Старый Охотник работал день и ночь; он трудился несколько месяцев, но его усилия оказались напрасными. Преступника нашли лишь через несколько лет, причем случайно. Он продавал портреты жены Мао Цзэдуна, которая в тридцатых годах была второразрядной актрисой – развратная богиня в платье с низким вырезом. В те времена за такое преступление полагался смертный приговор. В ходе допроса обвиняемый сознался в убийстве, которое он совершил несколько лет назад в Баошане. И само дело, и неожиданная поимка преступника наложили неизгладимый отпечаток на Старого Охотника.