Шанхайский синдром - Страница 27

Альбомов было четыре. В первом находились в основном черно-белые фотографии, разложенные в хронологическом порядке. На нескольких была изображена круглолицая девочка с конским хвостиком. Девочка лет семи-восьми улыбалась в камеру, готовясь задуть свечи на именинном торте. Девочка стояла на набережной Вайтань между мужчиной и женщиной; мужчина вышел нечетко, зато женщина получилась хорошо. Очевидно, ее родители. Через четыре-пять страниц Чэнь увидел девочку уже с красным пионерским галстуком; вот она подняла руку в салюте, глядя, как по флагштоку перед школой поднимается пятизвездный флаг.

Снимки во втором альбоме представляли больший интерес. На первой странице Чэнь увидел маленькую черно-белую фотографию. Должно быть, дело происходило в начале семидесятых годов. Гуань сидела на камне у пруда, опустив одну босую ногу в воду и подняв другую, и иголкой протыкала волдыри на ступне. На заднем плане виднелись несколько молодых людей, державших знамя со словами: «Смелее вперед!» Они горделиво вышагивали по направлению к храму Яньань. То был период «большого скачка», когда «красные охранники» – хунвейбины – обошли всю страну, пропагандируя идеи председателя Мао о «продолжении революции при диктатуре пролетариата». Яньань, уезд, в котором жил Мао до 1949 года, стал священным местом, куда совершали своего рода паломничества. Должно быть, тогда Гуань была еще совсем юной, только что вступила в ряды хунвейбинов. На рукаве у нее виднелась красная повязка. Выражение лица самое решительное: несмотря на стертые ноги, она не собиралась отставать от товарищей.

В середине второго альбома она превратилась в молодую девушку с правильным, красивым личиком, большими миндалевидными глазами и густыми ресницами. Теперь она была уже больше похожа на ту Всекитайскую отличницу труда, лицо которой знала вся страна.

В третьем альбоме находились снимки, посвященные политической жизни Гуань. На многих она была запечатлена с руководителями партии и государства на том или ином партсъезде. Как ни странно, эти фотографии могли бы служить иллюстрацией драматических перемен в политике Китая: одни руководители исчезали, другие выдвигались на первый план. Но Гуань неизменно стояла в знакомой позе – как всегда, в центре внимания.

Наконец Чэнь дошел до последнего альбома, самого толстого: фотографии, отражающие личную жизнь Гуань. Их было так много, и они так отличались от всего, что он видел раньше! Гуань снимали с различных ракурсов, в разной одежде, на разном фоне. Вот она в сумерках сидит в байдарке. На ней полосатая рубашка и неброская юбка в тон. Лицо спокойное, расслабленное. Вот она стоит на цыпочках у иностранного лимузина при ярком солнечном свете; вот стоит на коленях на грязноватой доске мостика, потирая лодыжку; вот облокотилась о перила, перенеся вес тела на правую ногу; смотрит в окно на туманный горизонт; лицо обрамлено спутанными волосами. Вдали, над полем, клубится черная туча. Вот она сидит на корточках на ступеньках древнего храма. На плечи накинут прозрачный пластиковый дождевик, волосы укрыты шелковым шарфиком, рот полуоткрыт, как будто она собирается что-то сказать…

Героиня последних фотографий являла собой резкий контраст по сравнению с образом отличницы труда из предыдущего альбома. Перед старшим инспектором Чэнем предстала не просто хорошенькая и живая девушка. Гуань как будто светилась изнутри. Казалось, снимки пытаются что-то донести до зрителя. Однако что именно они пытаются донести, Чэнь пока не мог разобрать.

Он нашел также пару еще более удивительных фотографий, снятых крупным планом: на одном она лежала на диванчике, прикрытая лишь белым махровым полотенцем, из-под которого виднелись круглые голые плечи; на другом она сидела на мраморном столе в махровом халате, болтая босыми ногами; еще на одном она стояла на коленях в купальнике, приспустив лямки. Распущенные волосы разметались по плечам; глаза полуприкрыты.

Старший инспектор Чэнь даже помотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

Интересно, кто ее снимал? Где она печатала фотографии? Особенно те, что сняты крупным планом. В государственных фотостудиях такой заказ точно не выполнили бы; некоторые снимки можно было смело назвать буржуазно-декадентскими. С другой стороны, отдав пленки в частную студию, где хозяева не столь щепетильны, Гуань подверглась бы другому риску: подобные фотографии владельцы студий могли бы продавать за деньги. Если бы в героине снимков узнали Всекитайскую отличницу труда, ее бы ждали крупные неприятности.

На альбомной странице размещалось четыре снимка стандартного размера, но на нескольких страницах было всего по одной-две фотографии, а последние страницы и вовсе оставались пустыми.

Когда Чэнь положил альбомы на место, был уже почти полдень. Голода он не чувствовал. Через закрытое окно издалека доносился рев бульдозера.

Старший инспектор Чэнь решил побеседовать с соседями Гуань. Сначала он подошел к соседней двери. На ней до сих пор висел выцветший красный лист бумаги с парным изречением по случаю Праздника весны. Кроме того, сверху болталось украшение – пластмассовый символ «инь-ян».

Ему открыла худенькая женщина небольшого роста, в слаксах и трикотажной кофточке. На талии у нее был повязан передник. Должно быть, она что-то готовила, потому что, открыв дверь, тут же вытерла руки. По его прикидкам, ей было лет тридцать пять – тридцать семь. В углах рта у нее залегли морщинки.

Чэнь представился и показал женщине свое удостоверение.

– Входите, – сказала она. – Меня зовут Юань Пэйюй. Еще одна стандартная комната. По форме и размерам – точно такая же, как у Гуань, но комната казалась меньше, потому что повсюду была разбросана одежда и всякие мелочи. Посреди комнаты стоял круглый стол, на котором рядами лежали только что слепленные пельмени, а также заготовки из теста и миска со свиным фаршем. Из-под стола вылез маленький мальчик в костюмчике, имитирующем военную форму. Он жевал булочку и смотрел на Чэня снизу вверх. Потом замахнулся липким кулачком, словно собирался швырнуть в непрошеного гостя булочкой, как гранатой.