Шанхайский синдром - Страница 104

104

– Сынок, ты ведь по-прежнему стремишься к другой жизни – научной работе, литературе, творчеству?

– Не знаю. На той неделе случайно прочел критический очерк, еще одно истолкование стихотворения о бабочке из «Сна в Красном тереме». Автор горделиво объявляет, что его интерпретация – тридцать пятая по счету. Но какое это все имеет отношение к жизни нашего народа?

– Но… разве ты больше не хочешь преподавать в университете Фудань или Тунцзи?

– Хочу, но не понимаю, что плохого в том, чем занимаюсь я сейчас.

– Значит, ты предпочитаешь зарабатывать на жизнь, служа в полиции?

Чэнь подумал: заработать на жизнь можно по-разному. И литература тоже может стать статьей дохода – как и все прочее на современном рынке. Если карьера ученого обеспечит его всего лишь спокойствием и жизненными стандартами среднего класса, что еще надо для счастья?

– Мама, я не имел этого в виду. И все же, пока я своим трудом могу помешать одному существу обижать и убивать других, я считаю свою работу достойной.

Больше он ничего не сказал. Не было смысла оправдываться. Однако Чэнь помнил, что когда-то говорил ему отец: «Ради той, кто его ценит, мужчина готов умереть; ради того, кто ее ценит, женщина становится красавицей». Еще одно изречение Конфуция. Чэнь не боготворил Конфуция, но некоторые его высказывания вошли в его плоть и кровь.

– Ты хорошо ориентируешься в политике партии, – заметила мать.

– Да, – кивнул он, – до сих пор мне везло.

Однако именно сейчас удача, возможно, изменила ему. Странно, защищая свое право на выбор профессии, он забыл, какие тучи сгущаются у него над головой. Чэню не хотелось огорчать маму своими проблемами. Ей и без того нелегко живется.

– И все равно, сынок, позволь дать тебе один совет.

– Какой?

– У тебя есть и удача, и талант, но для такой работы требуются определенные задатки, которых у тебя нет. Уж я-то тебя знаю, ты мой единственный сын. Поэтому отрешись от политики. Попробуй заняться чем-нибудь таким, что нравится тебе по-настоящему.

– Мама, я подумаю над тем, что ты сказала. Он и сам часто об этом думал.

«Если над чем-то очень напряженно трудиться, дело становится частью тебя, несмотря на то что на самом деле оно тебе не по душе и ты понимаешь, что все это ненастоящее».

Так он написал под стихотворением «Чудо», которое послал далекому другу в Пекин. Строка могла относиться как к стихам, так и к службе в полиции.

28

Старший инспектор Чэнь вернулся к себе домой только в девять вечера.

На автоответчике горела лампочка. Многовато сообщений за один день. Он снова ощутил тупую боль в висках – предвестник очередного приступа мигрени. Может, головная боль – сигнал, призывающий его остановиться? Но Чэнь все равно нажал кнопку автоответчика, не успев даже поставить на пол кейс.

«Товарищ старший инспектор Чэнь, говорит Ли Гохуа. Пожалуйста, когда вернетесь, перезвоните мне. Сегодня я допоздна задержусь на работе. Сейчас без десяти пять». Голос секретаря парткома Ли, официальный и серьезный даже по телефону.

Он позвонил в управление; трубку сняли с первого же звонка. Ли ждал его.

– Приезжайте на работу, товарищ старший инспектор. Нам нужно поговорить.

– Буду где-то через полчаса. Вы у себя?

– Да, я вас жду.

– Выезжаю.

На самом деле он вошел в кабинет секретаря парткома не через полчаса, а гораздо позже. Ли ужинал растворимой лапшой со вкусом говядины. Пластиковая миска стояла среди бумаг, разбросанных на письменном столе красного дерева. На изящном подносе из фуцзяньского кварца, расписанном драконами, громоздилась кучка сигаретных окурков.

– Товарищ секретарь партийного комитета, разрешите обратиться. – Чэнь решил приветствовать Ли по всей форме.

– С возвращением, товарищ старший инспектор Чэнь!

– Спасибо.

– Как дела?

– Все хорошо, – сказал Чэнь. – Я собирался зайти к вам еще утром, но не застал. А потом почти весь день бегал по делам.

– Расследование отнимает много сил, – кивнул Ли. – Расскажите, как ваши успехи.

– Мы сдвинулись с мертвой точки. – Чэнь открыл кейс. – Как вам, возможно, докладывал следователь Юй, перед моей поездкой в Гуанчжоу мы определились с главным подозреваемым. Им стал У Сяомин. А сейчас мы добыли новые улики, которые вписываются в нашу версию.

– Новые улики?

– Во-первых, подозреваемый последним звонил Гуань десятого мая. Согласно квитанции, оставленной на телефонной станции улицы Цинхэлу, Гуань звонили примерно в девять тридцать вечера, то есть за три-четыре часа до ее смерти. И звонил ей не кто иной, как У Сяомин. Сведения проверены. – Чэнь выложил на стол корешок. – И дело не в одном конкретном звонке. Более полугода У регулярно звонил ей – в среднем три-четыре раза в неделю, причем часто поздно вечером. Гуань тоже ему звонила. Их связывали не просто профессиональные отношения, как утверждает У.

– Возможно, в этом что-то есть, – сказал Ли, – но У Сяомин был фотографом Гуань. Поэтому вполне возможно, он связывался с ней время от времени – по работе, например.

– Да нет, речь не о работе. Мы нашли еще двух свидетелей. Одна из них – уличная торговка; она жарит пельмени на углу улицы Хубэйлу. По ее словам, несколько раз незадолго до смерти Гуань она видела, как Гуань возвращается в общежитие поздно ночью. Она приезжала на шикарной белой машине в обществе мужчины. У водит белый «лексус», который выделили его отцу.

– Но может быть, Гуань приезжала на такси?

– Вряд ли. Торговка уверяет, что таблички такси на крыше не было. Она также рассказывает, что Гуань подходила к окошку со стороны водителя, наклонялась и целовала мужчину, сидевшего за рулем.

104